- Солдат, если ты продолжишь дебоширить в управе, тебе придется все время стоять на улице. Пусти этого человека, и не тронь более.

Угрюмый Петр послушался, пробурчав:

- Да и бес с ним. Велика охота... Нового привезу по весне.

С тех пор меж ними воцарился покой. Ординарец молчал, нанай же сидел у двери и почти непрестанно что-то лопотал. По началу - дружелюбно, но со временем все более сердито, хмурясь и даже сотрясая кулачками. На влюбленного он не особо походил.

Василий требовал впустить наная, и один из околоточных робко поддержал эту просьбу:

- Может, дать им... проститься-то? А, Дмитрий Николаич?

- Фу! Что только у тебя в голове, Щедрин?!

Докуривая на дворе самокрутку, уставший от суматохи Деникин вспомнил и о Чувашевском. Учитель, по вполне понятным причинам, не присутствовал сейчас в толпе. Он, столь счастливо спасенный приводом Василия, обходил управу десятой дорогой... Если и вовсе не ослушался и тайком не сбежал из города.

- Смотрите, Чувашевский, за околицу - ни шагу. Даже за хворостом в лес не ходите.

- Да на что мне хворост? Печи топит прислуга домовладелицы. Не пойду.

Ежечасно занятый Василием, Деникин до сих пор не довел признания учителя до генерал-губернатора. Тот, однако, несмотря на личную драму, не забывал о «снежных убийствах» и продолжал справляться о делах и полицмейстера, и инженера, и священника.

Они же по какой-то причине вдруг стали сильно волновать и Романова. Или, быть может, то был лишь предлог, чтобы утолить любопытство и поближе взглянуть, как содержится редкий арестант.

Деникин вернулся в управу и, зажав уши, чтобы не слышать гвалта, принялся рассматривать обстоятельные записи Ершова. Сам околоточный как раз куда-то отлучился - редкий миг.

Описания, моментами напоминавшие дневник, а не служебные заметки, порядком забавляли помощника полицмейстера.

«Вагнер продолжает представлять несомненную важность. Все убитые весьма сильно связаны меж собой, и я убежден, что первое звено в цепочке - погибший по трагичной случайности капитан... Сегодня я принес Гиде яблоки. Сперва он не понял, что это, и бросил одно об стену, как мяч. Расточительство! Однако после того, как я показал юноше, что надобно делать, он с удовольствием съел их все. Помимо того, он любит грызть сахар...»

Для чего он все это описал? Смеясь, Деникин с большим трудом заставил себя отвлечься на те записи, которые и искал.

За чтением время прошло незаметно.

- Не пора ли выводить, вашеродие? Уж за полдень, - предупредительно стукнув в перегородку, заглянул Петр.

- Ершов не вернулся?

- Нет-с. Не видал.

Скорее бы все это тягостное и шумное событие подошло к концу.

Сомов, стоявший у двери кабинета полицмейстера, отпер замок и отошел в сторону.

Первым вошел Петр - не из уважения, а чтобы отразить возможное нападение, за ним - Деникин.

Помещение было совершенно разгромлено. Стулья сломаны, ящики и полки сброшены, вазы разбиты. На обивке стола расплылись чернила. Василий даже сдернул занавеску и изодрал на куски. Изорвал он и почти все бумаги, и теперь сидел на полу, прижав лоб к подтянутым вверх коленям.

Деникин брезгливо приподнял попорченный лист с грифом генерал-губернатора.

- А если там что важное?

Если бы Ершов находился рядом, он бы не преминул полюбопытствовать: «С каких это пор вас волнуют нужные бумаги?» Впрочем, не смолчал и Петр:

- Это вряд ли. Он все дельное либо отдавал дядьке Мишаю, либо сам в бардак свозил.

- Откуда ты знаешь?

- Он сам про то его превосходству говорил. Господин полицмейстер к нам часто хаживал.

- Это же государственные бумаги!

- Так либо не так, говорю, что ведаю. Вставай, барин, пора идти.

Василий уперся, вцепился в пол. Однако Петру - сноровки не занимать, он легко оторвал худощавого юношу и приподнял в воздух, держа за пояс.

- Как ты смеешь меня касаться, черное отрепье! - голос Софийского охрип от постоянных криков и слез. - Пес! Паршивый пес!

- Тихо, барин. Хоть смертушку-то прими достойно... Изволь решать - сам пойдешь или мне тебя донести.

- Я пойду.

- Ну, иди... А коли что - догоню, ты знаешь.

- Будь ты проклят, душегуб.

Василий вышел из кабинета. Нанай поднялся с пола и бросился к нему. По щекам Василия потекли слезы - он попытался обнять мальчишку. Деникин отвернулся в отвращении, ожидая мерзкой сцены. Однако нанай сердито увернулся, оттолкнул руки Софийского, и продолжил быстро говорить, грозя маленьким кулаком.

- Дерзкий малый! Кажись что требует? - заметил Сомов.

Петр схватил мальчишку и отбросил в кабинет полицмейстера. Дверь запирать не стали, и нанай тут же выскользнул на волю. Однако теперь он держался в стороне.

Вышли на двор.

- Его превосходства не будет! - крикнул толпе Петр, которому приносили вести солдаты из резиденции, и тихо добавил: - Сказал - много чести...

Протиснувшись через толпу, к Деникину пробрался Ершов.

- Ну наконец-то, - прошипел помощник полицмейстера. - Не больно годное время вы выбрали для развлечений...

- Я позже все объясню...

Взяв Василия под руки, двое околоточных повели его на конюшню. За ними пошли Деникин с Ершовым, Петр и несколько солдат.

Толпа единой массой, копошась, двинулась следом. Ее отдельные части наползали друг на друга, оттесняя и отталкивая, чтобы лучше видеть.

Петр поднял Василия и поставил на бочку, придерживая за ноги. Сомов, приподнявшись, накинул веревку.

Софийский всхлипывал, совсем по-детски.

- Софийский, Василий Сергеевич, девятнадцати лет от роду, дворянского сословия, виновен в государственном преступлении, - Деникин старался не смотреть прямо перед собой и очень надеялся на то, что голос не дрогнет. - В нынешнем январе месяце он покусился на жизнь его превосходительства, генерал-губернатора Сергея Федоровича Софийского. А также он отравил супругу генерал-губернатора, Веру Павловну Софийскую... Уложения о наказаниях по воле нашего государя императора велят наказать преступника смертной казнью через повешение. Казните!

- Я не хочу умирать! - зажмурившись, пронзительно закричал молодой Софийский.

Петр - как Деникин и подозревал, это оказался именно он - выбил бочку.

Через несколько минут все закончилось.

Оставив толпу, Деникин в самом скверном расположении духа вернулся в здание управы и направился прямиком в мертвецкую. Достав из запасов фельдшера спирт, помощник полицмейстера приложился к бутылке. Однако нынче ему казалось, что пьет он чистую воду.